Роль Бэрримора в школьном спектакле была моим звёздным часом. Прожектор жёг жёлтым светом глаза, занавес, готовый сорваться вниз, если вдруг я прокричу что-то антисоветское, пугал бахромой где-то над головой, соседка по парте Светка из кулис подсказывала так и не выученный текст. Сорвав жидкие аплодисменты своим фраком, цилиндром и тростью, я встал в позу датского и печального принца Гамлета, озабоченно посмотрел в зал и окончательно забыл все слова. В голове вертелось соответствующие стихи о вреде бытия, причём даже не в русской версии, а на подлом английском. Про «овсянку, сэр» вспомнить не получилось, наверное, от смущения.
Зато с собакой Баскервиллей, которая тоже была задействована, мы подружились. Вроде бы, сценография мне прямо не запрещала эту человеко-собачью дружбу, но всё равно вышло не очень удобно: собака была глуховата, командовать ей приходилось громко и получалось так, что злодей, вопреки конандойлу, всё-таки Бэрримор.
Постановка успеха не имела. Хотя, спустя двадцать лет можно признаться и честно – балет, сука, мы провалили. Ватсон был женщиной, Холмс вместо трубки курил кишинёвское Марлборо, и только собака выполнила всё как положено – искусала всех и выпрыгнула требовать признания в зрительный зал.
( Read more... )