люди, коты, август

Когда Серёжа Золотарёв был маленький, он приезжал в столицу только на сессию. В те годы, если кто помнит, Москва напоминала Черкизовский рынок, только побольше. Всюду валялись обнищавшие вдруг инженеры всяких КБ, туалетная бумага кружила по ветру, а столбы троллейбусных линий стояли с облупившейся краской. Общественных туалетов было раз-два, и оба в Макдоналдсе, а дядя Юра Лужков ещё не успел снести реконструировать ни одного здания. Био-сортиры считались невыгодной роскошью, да и вообще никто не знал, как они выглядят.

Тем не менее, даже в то время Серёжа испытывал душевный подъём, когда до Казанского вокзала оставалось несколько километров. Волнение, трепет у него почти моментально трансформировались в желание опорожнить свой кишечник – здесь и сейчас. Но подъезжающие к городам поезда, как того требует инструкция РЖД, всегда оставались без туалетов, потому что не имеют права оставлять на путях какашки. Поэтому город Москва заставлял Серёжу страдать даже ещё не начавшись.

Помимо столицы, любое другое волнение почти точно так же вынуждало Золотарёва желать сходить по большой нужде. Такая уж нервная у него система была и тонкая ранимая душевная организация. Идём, например, отмечать его приезд или успешно заваленную сессию, и он обязательно посредине пути побледнеет, начнёт заикаться и рыскать глазами в поиске места уединения. Возможно даже посреди Красной площади или там, где стоит сисястая женщина с серпом, молотком и рабочим мужчиной.

В гостиницу Космос или любую другую Серёжу Золотарёва посрать естественно не пускают, он продолжает дальше бледнеть, глаза округляются и потом говорит: мужики, бля буду – не выдержу, встаньте на шухере. И бежит, спуская штаны, в кусты. Мы уже настолько привыкли к его этим выходкам, что давно перестали даже замечать их. Но один случай запомнился.

( Read more... )