не переедайте на ночь

И снится мне, будто кругом война, смерть, а я – диверсант партизанского отряда. И было нам задание – обезвредить танковую колонну, проникшую вглубь леса.

Затаившись в канаве, сижу с гранатой, жду врага. Час сижу, два, и вдруг появляется новейший американский танк, а внутри за рычагами – Штольман, мой приятель из Нюрнберга. В возмущении выскакиваю и бегу навстречу, вытаскиваю его из танка и ору: гнида ты немецко-фашистская, как ты мог?

Штольману стыдно, он прячет глаза и бубнит про повестку и обязательную мобилизацию. Нас окружают оккупанты, с интересом смотрят и тыкают Штольмана в спину, чтобы более активно оправдывался.
Ты ж еврей, - говорю, - какая повестка? Какая на хер армия, тебя же в Треблинку надо, в газен-ваген.
Оккупанты, услышав про еврея в своих рядах, насторожились. Он же стоматолог, - объясняю им, - и папа у него тоже, а мама врач-гинеколог.

Расстреливать Штольмана вызвался Иосиф Давыдыч Розман, тоже в каске с крестом. Прицелившись, он всаживает в еврея две пули – в сердце и голову. Штольман в конвульсиях отходит в иной мир.
- Иосиф Давыдыч, - говорю, - тебе должно стать сейчас стыдно.
- Я не Иосиф, я Ганс! – кричит Иосиф Давыдыч.
- Ну-ну, - улыбаюсь я, а оккупанты уже жмут мне руку и тащат Давыдыча на расстрел.

В итоге оказалось, что из двенадцати оккупантов, девять – евреи. Троих, на кого я не навесил звезду Давида, пришлось уложить гранатой. Бедные фашисты, они так и не узнали, что Штольман совсем не еврей и даже не стоматолог, а просто должен мне две сотни евро. А Иосиф Давыдыч, скорее всего и в самом деле Ганс. Да и остальные тоже - как их там, чистокровные арийцы, штоле?
Сижу в танке довольный, дёргаю за рычаги и мечтаю о награде: Ордене Дружбы народов. Достоин, мне кажется.